ВСТУПЛЕНИЕ ПЕРЕДОВОЙ ВОЙСКОВОЙ ЧАСТИ АРМЯНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ ИЗ ЗАНГЕЗУРА В КАРАБАХ номер” АА” от 20 июля

(Фрагменты из книги “Воспоминания” Абраама КИСИБЕКЯНА)

Эти кошмарные сутки прошли.

На следующий день с раннего утра маленький Хоцаберд напоминал военный лагерь. Сюда пришли многочисленные воины – все тоже были вооружены. Опасность нападения врага можно было считать миновавшей, в противном случае возможность дать  отпор и даже одержать победу была вполне обеспечена. Теперь все были озабочены тем, удалось ли гонцам безопасно  добраться до места, и придет ли Загезур на  помощь?

Время проходило очень медленно, люди были погружены в горькие раздумья.

Еще не было одиннадцати часов, когда оба курда Манука, добежав до стоянки и задыхаясь, сообщили благую весть: “Слышны звуки пушек”.

Всеобщее оцепенение и отчаяние сменились бурным воодушевлением. Словно не было царящей несколько минут назад удушающей атмосферы, и ликование стало повсеместным. Женщины и девушки, столпившись на улицах, громко смеялись. Значит, нас еще не забыли и идут нам на помощь, значит, наши гонцы успешно добрались до места, говорили они друг другу.

Было шесть часов вечера, когда  отправленные гонцы вступили в военный лагерь. Бахши Погосян стоял в комнате с обнаженным мечом в руке. Вытащив из пазухи конверт, он вручил его Степаняну. Все с замиранием сердца ожидали новой и радостной вести.

-          Армянское войско захватило Гарар: рано утром в Гараре должны быть 200 лошадей и мулов – для перевозки боеприпасов из Зангезура, - объявил Степанян.

 Бахши Погосян подробно рассказал, как они дошли до места и вернулись обратно.

-Проявляя большую осторожность, избегая дорог и населенных пунктов, крадучись, на рассвете мы достигли реки Акяру. Там немного передохнув, мы разделись и  босиком  вошли в реку, держа друг друга за руки. Когда мы дошли до середины реки, армянские сторожевые силы, заметив нас, подали голос: кто такие? Мы тут же заорали:  друзья, друзья... и приблизились к ним. Сторожевики отвели нас к своему командиру и после проверки – к общему командующему. Мы вручили ему письмо.  Расспросив нас, командир распорядился, чтобы нас накормили и дали место для отдыха. Мы едва отдохнули, как заработали  пушки в направлении Агара-Гарар. Как было видно, азербайджанская регулярная армия стояла напротив нас. Она укрепилась в глубоком и узком овраге, находящемся между азербайджанскими селами Сафян и Гуртчилар, откуда бомбило армянское село Корнидзор.

После продолжавшегося около часа пушечного боя укрывшийся враг был выявлен, его артиллерия уничтожена, после чего сопротивление прекратилось. Армянская армия в течение 2-3 часов вышла к западной границе Гарара. Наши сторожевые части с горы восточнее Гарара, а подоспевшая из Зангезура армия – с запада Гарара штурмом захватили  село”.

Через гонцов Степанян сразу дал знать близлежащим армянским селам, чтобы отправили  прямо в Хоцаберд лошадей и мулов.

А утром следующего дня, еще до наступления рассвете, мы из Хоцаберда пустились в путь, унося с собой требуемых  200 лошадей и мулов.

Два кувшина

Я стал очевидцем очень удивительного и в то же время горестного явления, которое потрясло меня, перевернуло мой душевный мир.

А вот что: на 4-5 шагов ниже дороги, по которой мы шли, параллельно проходила тропинка, по которой шел караван возвращающихся с грабежа армянских женщин. Я заметил здоровую, высокую женщину крупного телосложения 40-45 лет, которая привязала к ушам два больших медных кувшина и переложила на плечо: один кувшин находился на спине, другой – висел спереди. Я натянул вожжи и погнал лошадь прямо на эту женщину.  Удивленно и взволнованно посмотрев на меня, женщина остановилась.

-          Мамаша, одного кувшина  было недостаточно, что забрала сразу два? Не стыдно? Ты же армянка, да еще в таком возрасте. Чем ты занимаешься в это полночное время, какое тебе дело до грабежа? Разве это делает чести тебе?.. Столько пути преодолела пешком и одним кувшином не довольствовалась, - сказал я.

Вначале женщина очень смутилась, покраснела, не зная, что сказать... Немного поколебавшись, замявшись и потом, словно очнувшись, дерзко и смело сказала:

-          А бала (э-э, сынок), зачем ты обвиняешь меня?.. Подожди, выслушай меня тоже, потом будешь обвинять. Один из этих двух кувшинов – мой собственный, выдавая меня замуж, мой отец  дал его мне из отчего дома в качестве приданого. Это единственная память, оставшаяся от моих родителей. Год назад эти безбожники пришли в наше село – Спитакшен, подожгли его, убили моего сына, а это (положив руку на висящий спереди кувшин) взяли и ушли. А теперь  Бог их наказал, и мы подожгли их село. Зная этого  моего соседа-турка, поджегшего мой дом, убившего моего сына и унесшего мой кувшин, я пошла, чтобы успокоить мою истерзанную душу, уязвленное сердце. Я выколола ему глаз, спалила его дом, причем, сделала это собственноручно, забрала мой кувшин, а заодно прихватила и его кувшин тоже. Пусть теперь знает, каково разрушать дом соседа и убивать его сына... Ты обвиняешь меня? Что я сделала плохого?.. А почему он ограбил мой дом, а моего сына - убил? Не обвиняй меня, я отомстила ему и  успокоила мою истерзанную душу.

Лицо женщины было страшным, я более не мог смотреть на нее, в ее глаза. Мои спутники достаточно отдалились и, признаться, мне уже нечего было сказать ей, поэтому я и не продолжил. Мне было все ясно: здесь  действовал дух мести, не было ничего: ни человеческого, ни человеколюбия... Они были чересчур попраны.

Я погнал свою лошадь и догнал своих товарищей. Я словно был пьян. Облик этой женщины – с ее исполинским ростом, еще стоял перед глазами. Переполненный гневом и яростью голос ее  души еще звенел в ушах.
Я был погружен вот в такие мысли, когда Степанян спросил меня, о чем я говорил с этой женщиной?     

-          Да, ты думаешь совершенно правильно, - ответил он, - но пока руководителями правительства Азербайджана будут кровожадные Хосров-бек Султановы и другие мерзавцы, эти два народа не будут знать покоя. Не следует удивляться и в то же время отчаиваться, ибо испокон веков такой была горькая судьба нашего народа. Словно было определено, чтобы наш народ всегда находился в горе и страданиях, ведь мы тоже хотим жить.

Разве мы можем согласиться, чтобы наши руки и ноги оковали цепями рабства? Сегодняшняя полная горестей борьба – это борьба  за нашу культуру, защиту нашей свободы, для чего наш народ ничего не щадит, веря, что заря взойдет и для него.

(Продолжение следует)